С.Г. Кара-Мурза. О Политэкономии. 6. 5-2. Жестокость колонизаторов

С.Г.Кара-Мурза

https://sg-karamurza.livejournal.com/294352.html

О Политэкономии. 6, 5-2.

Между прочим, и сейчас у нас в России расплодился «совсем не тот буржуа, которому удалось неслыханным трудолюбием и пристальным изучением профессии (хотя и не без участия кровопивства) завоевать себе положение в обществе».

Надо отметить, что «колесо истории» капитализма давило цивилизованные народы Запада с гораздо меньшей жестокостью, чем жителей «восточных деспотий». Уже на стадии первоначального накопления там создали системы социальной помощи. Но даже небольшие травмы вызывали в Англии несравненно большее сожаление, чем массовая гибель «отсталых». Разве для России это не было сигналом?

Маркс пишет: «Всемирная история не знает более ужасающего зрелища, чем постепенная, затянувшаяся на десятилетия и завершившаяся, наконец, в 1838 г. гибель английских ручных хлопчатобумажных ткачей. Многие из них умерли голодной смертью, многие долго влачили существование со своими семьями на 2,5 пенса в день. Напротив, английские хлопчатобумажные машины произвели острое действие на Ост-Индию, генерал-губернатор которой констатировал в 1834— 1835 годах: “Бедствию этому едва ли найдется аналогия в истории торговли. Равнины Индии белеют костями хлопкоткачей”. Конечно, поскольку эти ткачи расстались с сей временной жизнью, постольку машина уготовала им только “временные страдания”» [23, с. 441-442]. (Это – тонкая английская шутка).

Гибель ткачей в Англии «затянулась на десятилетия», и за эти десятилетия «многие умерли голодной смертью». Хотя им и оказывалась определенная социальная помощь. Как сказано в сноске о слушаниях по этой теме, страдания английских ткачей были смягчены: «До проведения закона о бедных 1833 г. конкуренция между ручным ткачеством и машинным ткачеством затягивалась в Англии из-за того, что вспомоществованиями от приходов пополняли заработную плату, упавшую далеко ниже минимума. … Конкуренция между ручным станком и механическим станком фактически поддерживается налогом в пользу бедных». Социальной катастрофы в Англии явно не произошло, а кости миллионов ткачей Индии, умерших от голода всего за один год, представляют собой зрелище гораздо менее ужасающее.

Ряд историков в России и на Западе считали, что жестокость колонизаторов и их идеологов была продуктом соединения идеологии легитимации захватов (земель, ресурсов и рабов) и важных ценностей капитализма как «Нового мира».

Историк национализма Е.Ю. Ванина пишет: «Английский национализм, как и само развитие капитализма в Англии и других странах Европы, нуждался в негативном фоне, на котором ярче выделялись бы успехи и достижения “цивилизованных и просвещенных” наций. По мнению американского исследователя Р. Индена, этот контрастный фон был необходим, чтобы убедить европейцев, а впоследствии и североамериканцев, в том, “что идеальное общество ими уже построено, а также напомнить им, какими неприятными могут быть альтернативы”. Такое восприятие Индии (как и других восточных обществ) базировалось, подчеркивает Р. Инден, на “иерархизации других [народов] мира путем выстраивания их по пространственной, биологической или временной шкале, на вершине которой всегда стоит Homo Euro-Americanus”, и находило свое выражение как в практике общения с населением колоний, зачастую откровенно расистской, так и в теоретических построениях ученых, призванных описать и систематизировать подвластный человеческий материал [100].

Нам здесь важнее то, что часть российской интеллигенции воспринимала эти «теоретические построения этих ученых», нередко гениальных, как истину и единственную для всех дорогу к счастью человечества, хотя разумно было бы, при всем уважении к ученым, «отцедить» их евроцентризм и даже расизм.

В важной и тяжелой книге «Английские корни немецкого фашизма» (Саркисянц М., 2003) написано: «Еще в классическом исследовании Тойнби отмечался тот факт, что “расовые предубеждения, порожденные английским протестантством... к несчастью, стали определяющим фактором в становлении расовых отношений во всем западном мире”. Неоднократно публиковалось и следующее, явно преувеличенное, заявление либерала сэра Чарлза Дилка об уникальности английской практики геноцида: “Англосаксы — единственная истребляющая раса на земле. Никогда еще — вплоть до начала ставшего теперь уже неизбежным уничтожения индейцев... маори и австралийцев [аборигенов] — ни одна столь многочисленная раса не была стерта с лица земли завоевателями”. О том, что уничтожение аборигенов Австралии в значительной степени явилось следствием преобразований в метрополии, первой из стран Европы, ставшей на путь экономического рационализма, писал еще более десяти лет назад Ричард Рубинштейн» [101, с. 6-7].

Колонизация и необходимый для ее опpавдания pасизм (котоpого не существовало в сpедневековой Евpопе) заставили отойти от хpистианского пpедставления о человеке и разойтись по сектам. Пpишлось принять идею избpанного наpода (культ «бpитанского Изpаиля»), а затем дойти до pасовой теоpии Гобино, до поисков ноpдических пpедков Каpла Великого и дpугих потомков «златокудpого Менелая». Как пишет А. Тойнби, «сpеди англоязычных пpотестантов до сих поp можно встpетить “фундаменталистов”, пpодолжающих веpить в то, что они избpанники Господни в том, самом буквальном смысле, в каком это слово употpебляется в Ветхом завете» [102, с. 96].

Об отношении капиталистов и чиновников Англии с населением Индии много писали, в том числе в «Капитале». А отношение к ирландцам слегка маскировали – христиане, белые и говорили по-английски. В действительности Ирландия долго была колонией Англии. М. Саркисянц пишет: «Расизм англосаксов не в последнюю очередь был направлен и против кельтов. Так, Томас Карлейль спрашивал: “Разве это не великое благословение — избежать участи родиться кельтом?”; большинство ирландцев были, по его мнению, “свиньями в человеческом обличье” (1849). “В голодные годы 1846—1848 гг. стало ясно, на какие крайние меры готова была пойти Англия, чтобы очистить Ирландию от коренных жителей. Послабления, которые давало ирландцам английское правительство... осмотрительно сохранялись на уровне, обеспечивавшем соответствующие демографические перемены... приветствуемые лидерами английского общества и правительства: Смертность от голода и эмиграция... очистили земли от нерентабельных производителей и освободили место для более совершенного сельскохозяйственного предприятия”, — напоминал Ричард Рубинштейн. К 1850 г. эдинбургский профессор анатомии Роберт Нокс не только стал приписывать ирландцам целый ряд качеств, несовместимых с чертами среднего класса. Он “научно доказывал”, что “источник всех бед Ирландии кроется в расе, кельтской расе Ирландии... Следует силой изгнать эту расу с земель... они должны уйти. Этого требует безопасность Англии”. Ведь “человеческие качества зависят исключительно от расовой природы”» [101, с. 16].

Обратите внимание: доводы опирались на принятую политэкономию – голодная смерть и эмиграция ирландцев «очистили земли от нерентабельных производителей и освободили место для более совершенного сельскохозяйственного предприятия».

В отношении западного капитализма в представлениях основоположников марксизма был нюанс, важный для незападных народов. Они не имели права противоречить капитализму (его политэкономии) и создавать свой общественный строй. Это право получил пролетариат Запада, как народ–мессия. Именно в России возникла резкая полемика по этой теме (сначала с Бакуниным, потом с народниками, а потом и с Лениным). В советское время и сейчас эта тема предана забвению. Сейчас, в нынешнем состоянии международной и внутренней политики, надо вспомнить.

В 1920 г. основоположник концепции евразийства лингвист Н.С. Трубецкой писал в труде «Европа и человечество»: «Социализм, коммунизм, анархизм, все это “светлые идеалы грядущего высшего прогресса”, но только лишь тогда, когда их проповедует современный европеец. Когда же эти “идеалы” оказываются осуществленными в быте дикарей, они сейчас же обозначаются, как проявление первобытной дикости» [103].

Его предвидение характера назревающей русской революции (как революции социалистической и совершаемой союзом рабочего класса и крестьянства) Маркс оценил как «ученический вздор». Он увидел в этом реакционную попытку низвести пролетарскую революцию в высокоразвитой Западной Европе на уровень «русских или славянских земледельческих и пастушеских народов».

Примечательно введенное Марксом разделение – «русских или славянских народов». Это не погрешность. Собирая все аргументы против России, Маркс поверил в нелепую теорию, согласно которой русские не были славянами.

Стараясь доходчиво объяснить в ответе народнику Ткачеву (1875), почему крестьянская и общинная Россия обязана следовать по пути развития буржуазии с разделением народов по классовому признаку, Энгельс с иронией поясняет эту мысль таким образом: «У дикарей и полудикарей часто тоже нет никаких классовых различий, и через такое состояние прошел каждый народ. Восстанавливать его снова нам и в голову не может прийти» [104, с. 537].

Так оберегали капитализм от российских крестьян и рабочих. Часть западной интеллигенции считают, что благодаря марксизму удалось постепенно «окультурить» капитализм – но удалось именно на Западе. Французский философ Ж-Ф. Лиотар писал в книге «Состояние постмодерн»: «В странах с либеральным или прогрессивно-либеральным правлением происходит преобразование этой борьбы и ее руководителей в регуляторы системы… И повсюду, под разными названиями, критика политической экономии (под названием “Капитала” Маркса) и критика связанного с ней общества отчуждения используются в качестве элементов при программировании системы» (см. [105]).

Прекрасно! Капитализм подобрел, аплодисменты, но это именно «в странах с либеральным или прогрессивно-либеральным правлением». Но где, кроме Запада, существуют прогрессивно-либеральные правления? «Золотой миллиард»! Остальным приходится «идти другим путем». Кстати, после 1990 г., Запад как-то сильно озлобился.

Но это нюанс. Вернемся к политэкономии, согласно которой должны были сложиться условия для пролетарской революции. Первым условием был глобальный характер господства капиталистического способа производства. Поступательное развитие капитализма перестанет быть прогрессивным только тогда, когда и капиталистический рынок, и пролетариат станут всемирными явлениями. Революция созреет тогда, когда полного развития достигнет частная собственность.

Смысл ясен: без полного развития частной собственности еще не все трудящиеся Земли станут пролетариями, а развитие капиталистических отношений и соответствующих им производительных сил еще не натолкнется на непреодолимые барьеры. А значит, еще не будет необходимости устранять порожденное частной собственностью отчуждение посредством революции.

Причиной, по которой могильщиком буржуазии должен стать пролетариат, была эксплуатация рабочих посредством изъятия капиталистом прибавочной стоимости. Поэтому именно пролетариат был должен и имел право экспроприировать экспроприаторов. Это – очень важное положение марксистской теории, особенно для тех стран, в которых промышленный пролетариат составлял небольшую часть населения. Но главное для политэкономии – Запад!

В «Коммунистическом Манифесте» (1848) Маркс и Энгельс таким образом характеризовали состояние производительных сил в странах Западной Европы на тот момент: «Производительные силы, находящиеся в его [общества] распоряжении, не служат более развитию буржуазных отношений собственности; напротив, они стали непомерно велики для этих отношений, буржуазные отношения задерживают их развитие; и когда производительные силы начинают преодолевать эти преграды, они приводят в расстройство все буржуазное общество, ставят под угрозу существование буржуазной собственности. Буржуазные отношения стали слишком узкими, чтобы вместить созданное ими богатство» [92, с. 430].

Сказано вполне ясно: противоречие между производительными силами и производственными отношениями в наиболее развитых странах Западной Европы дошло до своей критической точки. Буржуазные отношения задерживают развитие производительных сил, производительные силы не служат более развитию буржуазных отношений собственности. Однако, противоречие созрело, но пролетарской революции не произошло. Час капиталистической частной собственности не пробил, капиталистическая оболочка не взорвалась. Результат марксистского анализа оказался ошибочным – дефект политэкономии, упущены свойства и капитализма, и пролетариата. В таком случае должна была последовать проверка логики и меры для поиска причин ошибки.

Но факты не могли поколебать веру Маркса в «естественные законы». Он пишет Энгельсу (8 октября 1858 г.): «При оптимистическом повороте мировой торговли в данный момент (хотя громадное накопление денег в банках Лондона, Парижа и Нью-Йорка доказывает, что дела далеко еще не могут быть в порядке) утешительно, по крайней мере, что в России началась революция…

Действительная задача буржуазного общества состоит в создании мирового рынка, по крайней мере в его общих чертах, и производства, покоящегося на базисе этого рынка. Поскольку земля кругла, то, по-видимому, с колонизацией Калифорнии и Австралии и открытием дверей Китая и Японии процесс этот завершен. Трудный вопрос заключается для нас в следующем: на континенте революция близка и примет сразу же социалистический характер. Но не будет ли она неизбежно подавлена в этом маленьком уголке, поскольку на неизмеримо большем пространстве буржуазное общество проделывает еще восходящее движение?» [107, с. 295].

Как понять эту веру в то, что в 1858 г. Запад был близок к социалистической революции, а в России началась революция – так, что главная опасность заключалась лишь в контрреволюционном нашествии индусов и китайцев? Какие для этого были объективные показатели?

это было немыслимо представить. А теперь этого нельзя не учитывать нам - тем, кто хочет построить справедливое и теплое общество.