С.Г.Кара-Мурза. О Политэкономии. 7.3-2. Тема общины

С.Г.Кара-Мурза

https://sg-karamurza.livejournal.com/296948.html

О Политэкономии. 7. 3-2

Достаточно сказать, что в России из-за обширности территории и низкой плотности населения транспортные издержки в цене продукта составляли 50%, а, например, транспортные издержки во внешней торговле были в 6 раз выше, чем в США. На внутреннем рынке России торговля всегда была торговлей на «дальние расстояния». В 1896 г. средние пробеги важнейших массовых грузов по внутренним водным путям превышали 1000 км. Средний пробег по железной дороге в тот год составил: по зерну 638 км, по углю – 360 и по керосину – 945 км [19, с. 317].
Как это влияло на категории политэкономии – цену, рентабельность, зарплату, стоимость кредита и пр.? По сути, один лишь географический фактор заставлял в России принять хозяйственный строй, очень отличный от западного.
Чаянов поднимал вопрос универсальной значимости для экономики: «В современной политической экономии стало обычным мыслить все экономические явления исключительно в категориях капиталистического хозяйственного уклада. … Одними только категориями капиталистического экономического строя нам в нашем экономическом мышлении не обойтись хотя бы уже по той причине, что обширная область хозяйственной жизни, а именно аграрная сфера производства, в ее большей части строится не на капиталистических, а на совершенно иных, безнаемных основах семейного хозяйства, для которого характерны совершенно иные мотивы хозяйственной деятельности, а также специфическое понятие рентабельности. … Мы вынуждены ориентировать наши теоретические интересы на проблемы некапиталистических экономических систем» [18, с. 114-115]. Но мало кто из экономистов это усвоили.
Когда писалась книга Ленина, он важный вывод: «Строй экономических отношений в “общинной” деревне отнюдь не представляет из себя особого уклада, а обыкновенный мелкобуржуазный уклад... Русское общинное крестьянство — не антагонист капитализма, а, напротив, самая глубокая и самая прочная основа его» [126, с. 165]. Но в реальности, расслоение крестьянства по имущественному уровню и по образу жизни не привело к его разделению на два класса — пролетариат и буржуазию. Сами крестьяне делили себя на «сознательных» — работящих, непьющих, политически активных, — и «хулиганов». Разницу между ними они объясняли как отличие крестьян в заплатанной одежде от крестьян в дырявой одежде.
Отметим важную проблему, которая встала при изучении трудового хозяйства, действующего в рамках господствующего капиталистического способа производства. Именно эта проблема в 1899 г. затруднила Ленину анализ крестьянского хозяйства в России. В рамках марксизма в то время дать иной диагноз было трудно. Взгляды же народников еще были в большой мере интуитивными и не могли конкурировать с марксизмом, который опирался на огромный опыт Запада.
Теоретическое понимание трудового крестьянского хозяйства пришло намного позднее. Во многих местах Чаянов подчеркивает тот факт, что семейное трудовое хозяйство, обладая особенным и устойчивым внутренним укладом, во внешней среде приспосабливается к господствующим экономическим отношениям, так что его внутренний («субъективный») уклад вообще не виден при поверхностном взгляде. Он пишет: «Всякого рода субъективные оценки и равновесия, проанализированные нами как таковые, из недр семейного хозяйства на поверхность не покажутся, и вовне оно будет представлено такими же объективными величинами, как и всякое иное» [18, с. 392].
Здесь — источник столкновения Чаянова не только с марксистами, но и с современными ему буржуазными западными экономистами, которые склонялись к рассмотрению трудового хозяйства как разновидности капиталистического. В России, в отличие от Западной Европы, капитализм в сельском хозяйстве и в целом в стране не мог вытеснить общину. И не только не мог вытеснить и заменить ее, но даже нуждался в ее укреплении. Иными словами, чтобы в какой-то части России мог возникнуть сектор современного капиталистического производства, другая часть должна была «отступить» к общине, претерпеть «архаизацию», стать более традиционной, нежели раньше. Образно говоря, капитализм не может существовать без более или менее крупной буферной «архаической» части, соками которой он питается.
В.В. Крылов констатирует важную вещь, которая объясняет закономерный характер сохранения и укрепления крестьянской общины в России: «Одно дело, когда частная капиталистическая собственность приходит на смену тоже частной, но мелкокрестьянской собственности, как это было в европейских странах; иное дело, когда частная капиталистическая собственность идет на смену общинным порядкам, как это было в пореформенной России» [13 с. 170].
В крестьянской поземельной общине сложилась стройная система нравственных норм и своя система права, которые к началу ХХ века соединили всю сеть общин на территории Российской империи в дееспособное гражданское общество, собранное на иных основаниях, нежели на Западе. Отрицание индивидуализма было одним из важнейших культурных устоев России как цивилизации, что и предопределило общий духовный кризис, возникший при вторжении западного капитализма в конце ХIХ – начале ХХ в.
Беpдяев в книге «Самопознание (Опыт философской автобиогpафии)» писал: «У нас совсем не было индивидуализма, хаpактеpного для евpопейской истоpии и евpопейского гуманизма, хотя для нас же хаpактеpна остpая постановка пpоблемы столкновения личности с миpовой гаpмонией (Белинский, Достоевский). Но коллективизм есть в pусском наpодничестве — левом и пpавом, в pусских pелигиозных и социальных течениях, в типе pусского хpистианства. Хомяков и славянофилы, Вл. Соловьев, Достоевский, наpодные социалисты, pелигиозно-общественные течения ХХ века, Н. Федоpов, В. Розанов, В. Иванов, А. Белый, П. Флоpенский — все пpотив индивидуалистической культуpы, все ищут культуpы коллективной, оpганической, “собоpной”, хотя и по-pазному понимаемой» (cм. [127]).
Даже те многие иностранцы, которые долго жили и работали в России, не понимали, как организованы общины и артели. А.Н. Энгельгардт в «Письмах из деревни» рассказывает: «Один немец — настоящий немец из Мекленбурга — управитель соседнего имения, говорил мне как-то: «У вас в России совсем хозяйничать нельзя, потому что у вас нет порядка, у вас каждый мужик сам хозяйничает — как же тут хозяйничать барину. Хозяйничать в России будет возможно только тогда, когда крестьяне выкупят земли и поделят их, потому что тогда богатые скупят земли, а бедные будут безземельными батраками. Тогда у вас будет порядок и можно будет хозяйничать, а до тех пор нет”» [147, с. 341].
Но и русские либералы после революции 1905 г. совсем перестали понимать крестьянство. Видный либеральный деятель Е. Трубецкой писал в 1911 г. в газете «Русская мысль»: «В других странах наиболее утопическими справедливо признаются наиболее крайние проекты преобразований общественных и политических. У нас наоборот: чем проект умереннее, тем он утопичнее, неосуществимее. При данных исторических условиях, например, у нас легче, возможнее осуществить “неограниченное народное самодержавие”, чем манифест 17 октября. Уродливый по существу проект “передачи всей земли народу” безо всякого вознаграждения землевладельцев менее утопичен, т.е. легче осуществим, нежели умеренно-радикальный проект “принудительного отчуждения за справедливое вознаграждение”» (цит. в [149]).
Со времен народников вплоть до коллективизации тема общины была важной – она была институтом, который был основой политэкономией России. Историк экономики России Н.П. Дроздова пишет: «Общинная форма собственности в том, как она сложилась в России, является аналогом государственной формы собственности на микроуровне. Она повторяет и воспроизводит ее основные черты. Община – микромодель государства, возникшего в ходе общественного договора. Функционирование общины соответствовало логике первоначального общественного договора, что вполне объяснимо, так как внутренняя жизнь общины практически не регулировался никакими законами сверху, а подчинялась действию обычного права. С точки зрения контрактной теории это была рационально построенная система… Община была наделена властью устанавливать и перераспределять права собственности. Установление прав собственности шло в интересах членов общины…
Устойчивость общины можно объяснить рядом факторам. С одной стороны, ее существование удовлетворяло фискальные потребности государства и минимизировало его затраты на сбор налогов и охрану прав собственности членов общины. С другой стороны, обеспечивало потребности членов общины в состоянии земельных наделов и их охрану… Такая структура прав собственности была более эффективной, нежели крепостном праве» [133, с. 702-703].
В картине мира марксистов было противоречие: они отвергали индивидуализм и в то время считали главной задачу, породившей назревающею русскую революцию, сопротивление прогрессивному капитализму со стороны традиционных укладов (под которыми понимались община, крепостничество — в общем, «азиатчина»). Для них цель революции было разрушение структур «азиатчины» и создание, в любом варианте, «чисто капиталистическое» хозяйство. Социал-демократы были уверены, что трудящиеся заинтересованы в том, чтобы это произошло быстрее, и желательно, чтобы революция пошла по радикальному пути, с превращением крестьян в фермеров и рабочих («американский путь»).
Но все более становилось видно, что «азиатчина» уже была не только противником, но и продуктом капитализма: капитализм был возможен в России только в симбиозе с этой «азиатчиной». Было две альтернативы: или прусский — или американский путь. Но предвидения не сбылись. Революция 1905 г. свершилась, а капиталистического хозяйства как господствующего уклада не сложилось ни в одном из ее течений. Тезис о том, что революция была буржуазной, не подтвердился практикой.