С.Г.Кара-Мурза. О Политэкономии. 6.2. Рабский труд и природные агенты

С.Г.Кара-Мурза

https://sg-karamurza.livejournal.com/292887.html

О Политэкономии. 6, 2-1.

6.2. Рабский труд и природные агенты

Политэкономия Маркса – огромный и сложный труд. Он был адекватен капитализму, который был исключительно сложной культурой. В этом российские либералы и буржуазия глубоко ошиблись (а советские экономисты и наши «буржуа» ошиблись совсем неприлично).

Виднейший американский экономист В. Леонтьев писал: «Маркс был великим знатоком природы капиталистической системы… Если, перед тем как пытаться дать какое-либо объяснение экономического развития, некто захочет узнать, что в действительности представляют собой прибыль, заработная плата, капиталистическое предприятие, он может получить в трех томах “Капитала” более реалистическую и качественную информацию из первоисточника, чем та, которую он мог бы найти в десяти последовательных выпусках “Цензов США”, в дюжине учебников по современной экономике».

Такая оценка общего значения труда Маркса для экономистов, работающих в капиталистической экономике, сохраняется и поныне. Другой американский Нобелевский лауреат по экономике, П. Самуэльсон, говорил, что марксизм «представляет собой призму, через которую основная масса экономистов может — для собственной пользы — пропустить свой анализ для проверки» (см. [80]).

Мы начнем выбирать из труда Маркса относительно ясные и понятные тезисы, постулаты и утверждения, главные для нас – для экономистов Российской империи и СССР. Маркс начал с второй общественно-экономической формацией (и первой главы исторического материализма) – с рабовладельческой, хотя в очень многих трудах Маркса присутствует образ первобытно-общинной формации. Отсылки к первобытно-общинному строю использовались для контраста с формациями, в которых уже были частная собственность, производственные отношения, а значит, уже была политэкономия. А в первобытном строе был примитивный коммунизм, собственность коллективная, труд всеобщий, стоимости нет и т.д. Все это было похоже на образ общинного уклада России.

При этом было сделано предупреждение, Энгельс пишет в «Анти-Дюринге»: «Рабство было открыто. Оно скоро сделалось господствующей формой производства у всех народов, которые в своем развитии пошли дальше древней общины… Мы вправе сказать: без античного рабства не было бы и современного социализма» [62, с. 185, 186].

Это было жесткое утверждение для России. Из него прямо вытекало, что Россия, не пройдя через рабство, не может сама освоить «современного социализма». Тем не менее, Советская энциклопедия (1979) отметила: «Народы Средней, Северной и Восточной Европы (германцы, славяне и др.), средневековые государства тропической Африки (и др.) миновали рабовладельческий строй, перейдя непосредственно от первобытно-общинного строя к феодализму».

Античное рабство как формация вовсе не охватило весь мир, как и сейчас капитализм. Большинство народов «в своем развитии пошли дальше древней общины», но вовсе не по пути рабства. Надо учесть эти различные представления, они появляются в марксистской политэкономии во множестве.

Что же такое раб по Марксу? Это – «непосредственное орудие производства». В «Критике политической экономии» сказано: «В условиях рабства работник принадлежит отдельному особому собственнику, являясь его рабочей машиной. Как совокупность проявлений силы, как рабочая сила, он является вещью, принадлежащей другому, и поэтому он относится к особому проявлению своей силы, т.е. к своей живой трудовой деятельности, не как субъект» [16, с. 453-454].

Второй постулат таков: труд раба, не вступающий в процесс обмена с капиталом, является непроизводительным – он не производит стоимости. И даже не только труд раба, но и рабочего.

Вот несколько суждений Маркса. «Труд в том виде, как он как он в противоположность капиталу существует в рабочем сам по себе, т.е. труд в своем непосредственном бытии, труд, отделенный от капитала, является непроизводительным. Как деятельность рабочего труд не становится производительным также и оттого только, что он входит в простой процесс обращения, вызывающий всего лишь формальные изменения» [16, с. 262].

«Непосредственному принудительному труду [рабству] богатство противостоит не как капитал, а как отношение господства; поэтому на основе непосредственного принудительного труда и воспроизводится только отношение господства» [16, с. 281].

Поэтому Маркс делает такое замечание к определению Мальтуса («Производительный работник – тот, кто непосредственно увеличивает богатство своего хозяина»): «Это положение слишком абстрактно, так как в такой формулировке оно применимо и к рабу» [16, с. 258]. Таким образом, рабовладелец может, продав продукт, получить доход, но не самовозрастающую стоимость (капитал). Это утверждение, думаю, для многих остается непонятным.

Маркс пишет: «При производстве, основанном на рабстве, точно так же как и при патриархальном сельском хозяйстве, включавшем в себя и домашнюю промышленность, … круг обращения и обмена весьма сужен, и, в частности, в условиях рабства раб вовсе не фигурирует как участник обмена. При производстве же, основанном на капитале, потребление во всех пунктах опосредствовано обменом, а труд никогда не имеет непосредственной потребительной стоимости для того, кто трудится…

В отличие от раба наемный рабочий сам является самостоятельным центром обращения, он участник обмена, человек, создающий меновую стоимость и получающий ее посредством обмена» [16, с. 397].

Это представление надо принимать как научную абстракцию. На деле и рабы, и патриархальное крестьянство участвовали в обмене. Крестьяне были вынуждены продавать значительную часть своих продуктов и продавать свою рабочую силу в отхожих промыслах – чтобы выплатить подати и налоги. Сам Маркс знал, что в России 70-х годов XIX в. средний доход крестьян с десятины в европейской части России составлял 163 коп., а все платежи и налоги с этой десятины составляли 164,1 коп. Почему продажа крестьянами большинства урожая – не участие в обмене? Только потому, что они не пролетарии и не капиталисты? Но ведь в США в южных штатах 4 млн рабов производили огромное количество ценного продукта (хлопка), который продавали в Европу капиталисты.

Заметим, что А.В. Чаянов в важной работе «К вопросу о теории некапиталистических систем хозяйства» (1924) показал, что капиталистическое хозяйство в политэкономическом смысле генетически родственно рабовладельческому хозяйству Древнего Рима [18, с. 128-131]. Напротив, крепостное русское хозяйство имеет совершенно иную природу. Поэтому и не требовалось усложнять аппарат понятий политэкономии в отношении рабовладельческого хозяйства.

Так что же рабский труд? Начнем с того, что само словосочетание рабский труд противоречиво. Раб – лишь орудие труда, он не может производить стоимость. Маркс сказал в «Капитале»: «Когда Галиани говорит: стоимость есть отношение между двумя лицами, … то ему следовало бы добавить: отношение, прикрытое вещной оболочкой» [23, с. 84]. Стоимость – порождение общественных отношений. Но общественных отношений между рабовладельцем и рабом не существует, это отношения человека и вещи. Рабочая сила раба отчуждена у него посредством отчуждения личности.

Если раб – орудие труда, то кто же работник? Рабовладелец! Он со «своим» продуктом и вступает в общественные отношения – с другими рабовладельцами (шире – свободными индивидами). Даже классовой борьбы между рабовладельцами и рабами не могло быть, как указывал Маркс. Даже классовой борьбы между рабовладельцами и рабами не могло быть, и, как указывал Маркс, стержень всей истории Рима – это история борьбы мелких и крупных землевладельцев.

В чем же заключается труд рабовладельца? В принуждении раба к труду. Эксплуатация как труд! Дело чести, совести и геройства! Такое изображение общественной формы производства (в широком смысле слова), когда работником является эксплуататор, Маркс называет «негативным изображением действительного процесса производства». Так что при негативном изображении раб исчезает, и о том, чтобы он производил стоимость, и речи быть не может. Но ведь и труд рабовладельца превращается в нечто противоположное подлинному труду. Что же он производит – стоимость? В общем, насчет стоимости – загадочное молчание. Какое тут общественно необходимое рабочее время, как происходит эквивалентный обмен? Разве разбойник, отнявший у ехавшего на рынок крестьянина бушель пшеницы, производит стоимость?

Но Маркс негативом не ограничивается. В.В. Крылов пишет в «Теории формаций»: «Но как только мы взглянем на процесс общественного производства как на отношение типа “люди-природа”, чары рассеиваются и все встает на свое место: человек остается человеком и не превращается в орудие, раб становится работающим субъектом, а “труд” рабовладельца оказывается ничем не прикрытой эксплуатацией трудящегося раба. Это “позитивное изображение” совокупного процесса производства» [13, с. 45].

Видимо, чтобы от негатива перейти к позитиву, приходится употреблять те же самые понятия уже не в функциональном смысле слова, а в субстанциальном («люди-природа»). Это понятно – в негативе одни чары, в позитиве другие. Совместить негатив и позитив не удается, просто надо, как в спектроскопии, просвечивать объект световыми волнами разной природы, получая много образов. Но в данном случае ни в каком образе не выходит, что раб производит стоимость. К понятию раба в плане политэкономии нельзя подобраться, прежде чем определишься с понятием «орудие труда». Когда речь идет о производственных отношениях, Маркс применяет это понятие в функциональном смысле. Например, плодородие земли является орудием труда.

Не менее важно для нашей темы и понятие «производство». Маркс понимает его в широком смысле, включая в него и обмен, и потребление. Не так прост и «продукт», как кажется иным марксистам и антимарксистам, а они начинают спорить, стоимость это или не стоимость, но что это продукт – все согласны. Маркс поясняет для тугодумов: производство – это потребление. Он пишет: «Это — потребительное производство. Однако, говорит политическая экономия, это идентичное с потреблением производство есть второй вид производства, вытекающий из уничтожения продукта первого…

Только в потреблении продукт становится действительным продуктом. Например, платье становится действительным платьем лишь тогда, когда его носят; дом, в котором не живут, не является действительным домом» [81, с. 716-717].

При этом ясное, реалистичное видение отношений в их целостности (в том числе включающих отношение человека к природе) оказывается у Маркса продуктом «недоразвитости» человека и общества: «Эти древние общественно-производственные организмы несравненно более просты и ясны, чем буржуазный, но они покоятся или на незрелости индивидуального человека, еще не оторвавшегося от пуповины естественно-родовых связей с другими людьми, или на непосредственных отношениях господства и подчинения. Условие их существования – низкая ступень развития производительных сил труда и соответственная ограниченность отношений людей рамками материального процесса производства жизни, а значит, ограниченность всех их отношений друг к другу и к природе. Эта действительная ограниченность отражается идеально в древних религиях, обожествляющих природу, и народных верованиях» [23, с. 89-90].

Так что надо еще различать, использует ли Маркс то или иное понятие в действительном смысле или недействительном.

К трактовке рабского труда Маркс подходит и с другой стороны – помещая раба в категорию «природных агентов»: «Работник и в форме раба, и в форме крепостного, ставится в качестве неорганического условия производства в один ряд с прочими существами природы, рядом со скотом, или является придатком к земле» [82, с. 478]. В другом месте: «При рабстве, при крепостной зависимости и т.д. сам работник выступает как одно из природных условий производства» [82, с. 485]. Но о роли природных агентов он в ряде мест пишет следующее: «Так как эти природные агенты ничего не стоят, они входят в процесс труда, не входя в процесс образования стоимости» [82, c. 553].

Природные агенты (включая людей как части природы) и природные ресурсы для условий жизни человечества и создания мира техники и в целом культуры были и есть особенная ипостась народного хозяйства. Соответственно, любая политэкономия определяет роль и место всех этих природных агентов и ресурсов в образе хозяйства и взвешивает их ценность, меру усилий их воспроизводить и развивать. Индикаторы и критерии оценки этих сущностей представленные в политэкономии Маркса, – это очень важная ее часть. Кратко рассмотрим эту часть.

Весь XIX век это интенсивная разработка идеологии капитализма в рамках одной общей платформы — индустриализма, основанного на вере в прогресс и законы общественного развития. Важнейшее условие для возникновения идеи прогресса и производных от нее идеологических конструкций либерализма – неисчерпаемость природных ресурсов. Американский философ и социолог Р. Нисбет сказал, что «на протяжении почти трех тысячелетий ни одна идея не была более важной или даже столь же важной, как идея прогресса в западной цивилизации».

Капитализм впервые породил способ производства, обладающий самоподдерживающейся способностью к росту и экспансии. Стремление к расширению производства и повышению производительности труда не было естественным, вечным мотивом в деятельности людей. Традиционное производство было ориентировано на потребление (а если производство приносило прибыль, то она была лишь источником наслаждений), и дух капитализма, ставящий высшей целью именно наживу, то есть возрастание достояния, был совершенно новым явлением. Это новое качество, ставшее важным элементом социального порядка, требовало идеологического обоснования и нашло его в идее прогресса, которая приобрела силу естественного закона. Страстный идеолог прогресса Ницше поставил вопрос о замене этики «любви к ближнему» этикой «любви к дальнему» («Чужды и презренны мне люди настоящего, к которым еще так недавно влекло меня мое сердце; изгнан я из страны отцов и матерей моих…»). Становление общества потребления резко усилило эксплуатацию идею прогресса.

Дж. Грей пишет: «Идею прогресса, воплощенную в проекте Просвещения, можно рассматривать как диахроническое повторение классической концепции естественного закона. Это современная концепция общественного развития, со­вершающегося через последовательно сменяющие друг друга дискретные стадии, не везде одинаковые, но схожие в том, что все они воплощают одну-единственную форму жизни — единую цивилизацию, рациональную и космополитическую. Современный либерализм во всех его известных формах – от Локка до Канта и от Джона Стюарта Милля до позднего Ролза – неразрывно связан с философией истории и с идеей прогресса, выраженных в проекте Просвещения» [21, с. 132].

"Незрелость индивидуального человека, еще не оторвавшегося от пуповины естественно-родовых связей с другими людьми" - это не для нас. С теми, кто оторвал пуповину, "теплого общества" не построишь. И от них можно ждать решительно всего.